Психостилистика рассказа А.П.Чехова «Степь»

Художественый текст  изобилует метафорами, сравнениями, обарзами, недосказанностями. Он иносказателен и имплицитен по своей сути. Именно поэтому предпринимаются попыки привести смысл художественного текста к общему знаменателю – перевести его на язык более или менее однозначных понятий.

Введение

Анализ художественного текста – это его истолкование с помощью терминов и понятий научного языка (литературоведения, филологии, лингвистики, психологии, эстетики, культурологии, философии). Художественый текст  изобилует метафорами, сравнениями, обарзами, недосказанностями. Он иносказателен и имплицитен по своей сути. Именно поэтому предпринимаются попыки привести смысл художественного текста к общему знаменателю – перевести его на язык более или менее однозначных понятий.

Среди многих подходов к художественному тексту нас больше всего привлекает психостилистический. Психостилистика, находясь на границе литературоведения и психолингвистики, изучает выраженность картины мира автора в литературном тексте. Будучи разделом психологического литературоведения, психостилистика анализирует с психологических позиций стиль текста (который понимается как способ отбора определенных языковых средств из нескольких возможных, и принцип их соединения друг с другом). При этом предполагается, что стиль является производным от эмоционально-смысловой доминанты текста, обусловленной замыслом автора и карнтиной мира.

Таких доминант может быть выявлено очень много по разным основанииям. В парадигме психологического литературоведения (Ш. Сент-Бёв, Моро де Тур, В.П, Гиндин, Г.В. Сегалин, Н.А. Рубакин, Э. Геннекен) можно говорить о как о психологическом, так и о патопсихологическом основании доминанты текста. В соответствии с последним, нами были выделены следующие типы текстов по эмоционально-смысловой доминанте: «печальные», «веселые», «светлые», «темные», «красивые», «сложные». Каждому типу текста соответствует опредленному (порой, патологическому) мироощущению.

В качестве основного метода психостилистического анализа текста применяется сведéние (редукция) образов текста к некоторым инвариантам. Анализ проходит на нескольких уровнях. На морфологическом словоформы одного слова приравниваются нулевой форме (смеха, смехе, смехом, смеху = смех), разные части речи сводятся к наиболее частотной (смешливый, смешно, смешной, смеющееся, смеялся = смеяться), морфологические различия нивелируются (засмеялся, посмеюсь, усмехнулся = смеяться). При этом, не сомненно теряется часть смыслов (так, смелость – это качество, смелый – черта характера, осмелеть = начинательность состояния). Издержки неизбежны (иначе можно утонуть в детялях).

Сдедующий уровень – синтаксический. Например, фрагмент фразы «<Бричка>   тарахтела и  взвизгивала при малейшем движении» «переводится» в семантические компоненты ‘движение’ и ‘неприятный звук’[1]. А, к примеру, в следующием фрагменте

Сквозь мглу  видно всё, но трудно разобрать цвет и очертания предметов. Всё  представляется не тем, что оно есть.

Выделяется в качестве доминирующего семантический компонент ‘ирреальность’. А нижеследующий фрагмент:

Егорушка  с отвращением  и  со страхом, точно брезгуя и  боясь,  что силач  его  утопит, рванулся от него и проговорил:

– Дурак! Я тебе в морду дам!

содержит ‘агрессию’ в качестве ведущего семантического компонента.

Результатом такого подхода является то, что текст, по сути дела, распадается на ряд семантических категорий, отношения между которыми восстанавливаются (устанавливаются) на уровне понимания всего смысла текста, его структуры, сюжета, фабулы и метатекста (объяснений) автора.

Вышеописанный подход заимствован из работы В.Я. Проппа «Морфология сказки» (1928), где исследователь выделяет в волшебных сказках повторяющиеся постоянные элементы – функции действующего лица (всего 31). Своим подходом Пропп положил начало структурно-типологическому изучению нарратива. Однако, если в волшебной сказке важны физические действия и поступки героя (найти помощника, получить задания, воцариться), то при психостилистическом анализе важнее образы сознания и их динамика (что учесть гораздо сложнее).  При этом наиболее важными тут являются предикаты (указание на признак субъекта или объекта, его состояние и отношение к другим предметам). Они выражаются в языке преимущественно глагольными формами, прилагательными и наречиями. При этом предполагается, что образы сознания всех персонажей текста в сосокупности составляют образы сознания автора текста. Именно они и подлежат реконструкции (идентификации) с помощью психостилистики.

В качестве объекта для анализа в этой статье был выбран рассказ А.П. Чехова “Степь” (1888) [2].

Краткое содержание

Рассказ повествует о том, как отец Христофор везёт 9-тилетнего Егорушку в какой-то большой город для того, чтобы отдать его в гимназию. По дороге они останавливаются в рахных местах на ночлег. Вставными новеллами являются рассказы Пантелея о том, как на постоялом двое разбойники (в другом случае хозяева) хотели собиралсь зарезать купца. Егорушка встречает плохого человека (по фамилии Дымов), который убивает ужа и отнимает у кого-то ложку потому, что ему скучно. Затем начинается летняя гроза и мальчик заболевает на один день. Его привозят в город и отдают жить у какой-то старой, хотя и доброй женщины.

И вот эта несобытийная история одной поездки[3] превращена Чеховым в тягучее монотонное повествование о безрадостности жизни. Почему о безрадостной жизни? – может спросить какой-нибудь читатель. Может быть мальчика ждёт блестящее будущее? Может, он станет революционером? Может, он будет вспоминать эту поездку как сказочное путешествие? Ведь рассказ завершается устремлённостью в будущее:

Какова-то будет эта жизнь?

Для того, чтобы получить ответ на этот вопрос, посмотрим, однако, какой языковой материал есть в тексте рассказа, проведем его первичный лингвостатистический и психостилистический анализ.

Статистика

В рассказе 27 971 слов, причём из них слов полнозначных (без предлогов, союзов и указательных местоимений), немного меньше 23000. Как было отмечено выше, в дальнейших примерах мы в целях большей наглядности будем объединять слова с одним корнем в одну лексическую группу (например, «тоска», «тосковать» и «тоскливый» будут представлены одним словом – «тоска»).  Поскольку статистики в отношении того, сколько каких слов для текста много, а сколько – мало, не существует, то далее будут приводиться сырые данные (количество слов).

Конечно же, нагрузка слова в тексте может быть такова, что слова, которые встречаются редко, могут оказываться в смысловом значении очень важными (напр., в зависимост от того, сказано ли слово в начале или в конце фразы или текста, в качестве важного ответа и др.). Однако, очевидно, что если слово встречается 2 раза, оно менее значимо, чем ежели оно встречается 84 раза. В любом случае, приведённые данные[4]  служат тут скорее иллюстрацией психостилистического подхода, нежли анализаом результатов полной лингво-статистической обработки текста (которая возможна лишь с применением программных средств, подобных программе «ВААЛ».

Языковой материал

Объекты

ПРЕДМЕТЫ получают в основном размытую негативную оценку

бричка обшарпанная/ ненавистная/ допотопная
ведро угрюмо вторило/ у ведра облезлое тело
вишнёвый сад – жалкий
кузницы – чёрные / закопчённые
заводы дымились
дом с ржавой крышей
кресты угрюмые
корпус темный и хмурый
комната мрачная и пустая
не стул, а жалкое подобие мебели
стены были серы, потолок закопчен

Пожалуй, самый показательный фрагмент текста – это описание якобы украшения в доме, где на ночь остановились путешественники (А.Д. Степанов трактует это как «процесс стирания знака временем» [Степанов А.Д., 2005, 77]) .

Ни на стенах, ни на окнах не было ничего похожего на украшения. Впрочем, на одной стене в серой деревянной раме висели какие-то правила с двуглавым орлом, а на другой, в такой же раме, какая-то гравюра с надписью: “Равнодушие человеков”. К чему человеки были равнодушны – понять было невозможно, так как гравюра сильно потускнела от времени и была щедро засижена мухами. Пахло в комнате чем-то затхлым и кислым.

Кстати, семантический компонент ‘равнодушие’ встречается в тексте 14 раз.

Комментируя этот же фрагмент текста, Н.Е. Разумова [1998]  пишет: «“Равнодушие” противоестественно для человека, и невозможно указать ситуацию, в которой его душа действительно впала бы в бездействие, то есть отказалась от своих, пусть безуспешных, попыток постижения мира». Из этого заключения исследовательницы, правда, не совсем понятно, чем безучастное, лишенное интереса, пассивное отношение к окружающему (каковым является равнодушие) должно быть заменено во время трудного путешествия по степи мальчика, которого отрывают от родного дома (не все же современники любят ездить в поезде), но это уже вопрос социльно-культурной интерпретации психологических состояний, который выходит за пределы нашего анализа.

ОДЕЖДА также не радует.
сюртук поношенный
жилетка с цветами, похожими на гигантских клопов

ПРИРОДЕ должно быть посвящено отедельное исследование. Скажем лишь, что её очень много (как у Тургенева), но она тоже не радостная.
тени ползли по полю
небо оцепеневшее от тоски
унылый вид степи
камни громадные, уродливые
туча страшная

В целом же ощущение, что всё время «вечерник сумерки», хотя само слово «сумерки» и не частотно:
утро 17
день 23
сумерки 2
вечер 9
восход Луны 2
восход солнца 2
Луна 13
солнце 23
В рассказе есть и ЖИВОТНЫЙ МИР
некрасивая морда молодой щуки

Есть и некоторая сусальность, проявляющаяся в уменьшительно-ласкательных суффиксах
лисичка-матушка легла на спину и играет, словно собачка

Кинестетика

В рассказе много ЗВУКОВ
Треск, подсвистывание, царапание, гром
скрипучая монотонная музыка кузнечиков
бричка тарахтела / взвизгивала
дверь завизжала
придушенный голос, будто тонул и звал на помощь
Песня женщины как песня травы, которой невыносимо больно, грустно и жалко себя
песня тягучая / заунывная / жалостная

Вот что пишет по этому поводу И.Б. Ничипоров: «В плане звукового оформления степного мира в повести выстраивается триединый ряд, основанный на нераздельности и неслиянности трех уровней воплощения степной музыки: “трескотня” (запечатлевающая многоцветие единичных проявлений степи) – “гул” (открывающий обобщающую перспективу видения бытия степного ландшафта) – “молчание”, которое преисполнено ощущением космической бездны мироздания, масштаба вечности, вбирающего в себя земное и небесное».

ЗАПАХИ в основном неприятные
от кучи денег шел запах гнилых яблок и керосина
пахло в комнате чем-то затхлым и кислым
запах дождя и мокрой земли
тяжёлый запах  овчины

Базовых ВКУСОВ почти нет:

кислый 2
сладкий 4
горький 2
соленый 1

Ощущения достаточно часто неприятны:
размокший пряник – комок бурой, липкой замазки
воздух сделался душнее жарче и неподвижнее
воздух душный

Понятно, что описывается лето, но писатель потому и выбирает объект, что он может вложить в него то, что он считает существенным.
зной 14
душный 9
жара 6

Мысли, как и предметы, тоже останавливаются:
застывшая от жары мысль

Лексика РАЗМЕРА представлена в значительной степени:
маленький 48
большой 84
великан 5

В рассказе много упоминаний ЦВЕТА.
пыль красная
холмы буро-зеленые

Вот как распределяются обозначения цвета по гамме:
красный 29
кумачевый 6
багровый 3
багряный 1
оранжевый 0
желтый 2
зеленый 8
голубой 3
синий 6
фиолетовый 0
бурый 8
серый 4
тёмный 24
чёрный 28
тусклый 5
бледный 9
белый 23

Получается, что преобладают красный, белый и чёрный с тёмным. В целом через ЗРИТЕЛЬНЫЙ канал поступает много информации, хотя бы потому, что «глаза» упоминаются 102 раза, уши 3, рот 7. Картина будет несколько иной, если взять глаголы говорения, слуха и зрения.

говорить/сказать 211
смотреть/видеть 131
слышать/слушать 77

Тут явно преобладают глаголы говорения.
ЛЮДИ, как правило, неприятные.
подводчики с грязными ногами, сонные и вялые
тупое удивление
выражение лица брезгливое
лицо от сна помялось, поморщилось и стало вдвое меньше
в улыбке преобладало презрение
глаза выпученные
улыбнулся насмешливо
поза вызывающая, надменная и презрительная
сиплый бас (мальчика)

Основное внимание уделено переживаниям ЕГОРУШКИ:

хотел плакать/ горько заплакал
не понимает / ничего не понял из разговора
молчание
Егорушка ненавидел русую голову, чистое лицо (Дымова)
голова заболела от дневного зноя
почувствовал, что дышать уже нечем
чувствовал тошноту и тяжесть во всем теле

к Егорушке вдруг вернулась его скука / Егорушкой овладела скука
на него пахнуло легким ветерком
затряся всем телом
злоба / порешил сделать зло
в тоске припал лбом к спинке дивана
его стошнило

Чем не дисфория (форма болезненно-пониженного настроения, характеризующаяся злобностью, мрачной раздражительностью, чувством неприязни к окружающим)?
Егорушка с отвращением и со страхом, точно брезгуя и боясь, что силач его утопит, рванулся от него и проговорил:
– Дурак! Я тебе в морду дам!
Чувствуя, что этого недостаточно для выражения ненависти, он подумал и прибавил:
– Мерзавец! Сукин сын!

Вот небольшая статистика слов с выражением «плохого» настроения:

скучно 23
тоска 10
грустно 8
зло 18
презрение 10
неприятно 4
страх 30
отвращение 3

В целом злости и скуки очень много.
очень злой человек
томился и скучал

Частотна лексика ‘сна’
Песня заунывная, тягучая
Лица сонные
дремать 5
спать 55

Присутствует и смерть:
болезнь 19
смерть 11
умирать 5

Присутствует тематический ряд ‘иное существование’, характерный для больных с синдромом деперсонализации [Микиртумов Б.Е., 2004, 173-182]

Егорушка не старался отделаться от туманных и угнетающих грез он забыт и брошен на произвол судьбы
чувствовал себя непоправимо одиноким

чувствовал себя несчастным человеком

Предикаты с положительной  семантикой

Явлени ПРИРОДЫ могут вызывать положительные эмоции:
ласковое журчанье воды
торжество красоты, молодость, расцвет жизни
небо красиво и ласково

«Воды» много (39 упоминаний), есть и «струйка» (4), и «течь» (4).
Иногда все-таки появляется приятный цвет
краска нежная лиловая
золотые крылья ангелов

Нравится Егорушке и один из ДОМОВ, где они остановились на ночь
в номерке было прибрано, светло уютно и пахло … кипарисом и сухими васильками

ЗАПАХИ как таковые не имеют своих словесных обозначений, поэтому их сложно описывать. Приятные запахи в рассказе немногочисленны.
вкусный запах кожи и дегтя
запах кипариса и сухих васильков
запах высушенной  травы

Приятных ЛЮДЕЙ немного
человек влюбленный и счастливый (Константин)
изобилие приятных мыслей (у Константина)
(Арестант) подарил Егорушке запонки собственного изделия
загорелая девочка с пухлыми щеками в чистеньком платьице

Неожиданно появившаяся ЖЕНЩИНА описана тут так:
Вдруг, совсем неожиданно, на полвершка от своих глаз, Егорушка увидел черные, бархатные брови, большие карие глаза и выхоленные женские щеки с ямочками, от которых, как лучи от солнца, по всему лицу разливалась улыбка. Чем-то великолепно запахло.
– Какой хорошенький мальчик! – сказала дама.

У Чехова явно не хватает слов для описания чувственности:
А какая она красивая

Вот и всё, что думает Егорушка о графине Драницкой.
Впечатление, произведенное приездом графини, было … очень сильно.

И эта женщина исчезает неожиданно.

Есть и МУЖЧИНА:
красивый плотный брюнет

Но его роль состоит в том, что он «уводит» даму.
Он увидел какого-то красивого и плотного брюнета в шляпе котелком и в крагах. Должно быть, это был провожатый дамы.

Психоаналитикам было бы интересно проанализировать роль женщины в этом рассказе. В этой связи вспоминается очень необычная интерпретация Ранкором-Лаферьером (1982) повести «Шинель» Н.В. Гоголя, где главный герой который наказан якобы за следующее:

Акакий Акакиевич шел в веселом расположении духа, даже подбежал было вдруг, неизвестно почему, за какою-то дамою, которая, как молния, прошла мимо и у которой всякая часть тела была исполнена необыкновенного движения.

Справедливости ради надо отметить, что есть и слова, несущие ПОЛОЖИТЕЛЬНЫЕ ЭМОЦИИ:
улыбка 22
радость 14
счастье 15
доброта 10
веселый 1
хороший 57

Но в целом ощущение после чтения «Степи» светлым не назовёшь.

Отдельно стоящие фразы

Отдельно стоящие фразы обладают особенностью быть привязанными не к конкретному фрагменту тексту, а ко всему смыслу текста. Они могут подводить итог целому тексту:

Скучно на этом свете, господа! [5]

Они как бы выражают общее настроение автора.

Как скучно и неудобно быть мужиком!
Как все эти люди были тяжелы, несносны и надоедливы!
Русский человек любит вспоминать, но не любит жить
Злых людей много на свете
Как душно и уныло!

Даже если они «принадлежат» персонажу, за ними «угадывается» автор.
Жизнь наша пропащая, лютая (Дымов).

Конечно, несобственно прямая речь имеет свои градации и оттенки, но мы делаем этот анализ в первом приближении,

Практически для любого художественного текста характерна АМБИВАЛЕНТНОСТЬ (двойственность переживания, выражающаяся в том, что один объект вызывает у человека одновременно два противоположных чувства). Есть это и в этом рассказе.

И в торжестве красоты, в излишке счастья чувствуешь напряжение и тоску.

В одинокой могиле есть что-то грустное, мечтательное и в высокой степени поэтическое…
Жизнь страшна и чудесна
Пожалуй, это самое существенное, что отличает тексты Чехова от по-настоящему «тёмных» текстов.

Время

Отдельного анализа заслуживает анализ категории времени в художественном тексте. У Чехова оно нередко  воспринимается как физический объект:

время тянулось бесконечно, точно оно застыло и остановилось

Этот тематический ряд ‘плотность’ упоминает Б.К. Микиртумов, говоря о лексике при сенестопатии [Микиртумов Б.Е., 2004, 166-167]. Лексических показателей этого, однако, не много.

камень 10
толстый 3
крепкий 4
Повествование написано в настоящем времени. Если не считать двух вставных новелл об убийствах.

Есть ли прошлое? Воспоминаний не много, и они тоже окрашены негативно

Егорушка чувствовал сильную тоску по утреннему чаю
Егорушка вспомнил, что он и пальто оба брошены на произвол судьбы.

Есть ли будущее? В основном, это представления, которые моделируют непроизошедшее, и они, как правило, тревожные.

Все представлялось нелюдимым и страшным
Он представил себе бабушку в тесном и темном гробу, всеми оставленную и беспомощную

Вопрос не в том, почему в гробу тесно и сыро, а почему Чехов заставляет мальчика думать об этом именно так. Ведь о смерти можно думать как об уходе из этого мира и о переходе в «мир иной», как об избавлении о страданий, как о завершении жизненного пути [Белянин В.П., 1996].

Если бы в комнате повесили десяток ламп, то она не перестала бы быть темной

Если бы Егорушка обладал богатой фантазией, то мог бы подумать, что под одеялом лежала стоглавая гидра.

Даже нереальность (выраженная сослагательным наклонением) провоцирует страхи и эпистемофобию (фобию змей). И вдруг появляется:

Ему казалось, что та красивая женщина склоняется к нему, с улыбкой глядит на него и хочет поцеловать
Но в целом же будущее тревожно.
что-то в душе шепнуло ему, что уж он больше никогда не увидится с этим стариком
приветствовал новую, неведомую жизнь, которая теперь начиналось для него … Какова-то будет эта жизнь?

Какой же вывод можно сделать?

Эмоционально-смысловая доминанта

Художественный текст отличается, допустим, от инструкции по использованию посудомойки тем, что ему можно давать бесконечное количество интерпретаций. Можно говорить такое: «Сюжетом “Степи” в конечном счете является именно демонстрация множества разнообразных и ограниченных восприятий одного и того же неохватного целого – степи» [Разумова Н. Е., 1998].

«Если бы стихотворение о грусти не имело никакой другой задачи, как заразить нас авторской грустью, это было бы очень грустно для искусства».– писал Л.С. Выготский [1968]. Но не видеть настроения, чувств, эмоций в художественном тексте – это значит недополучать большой дозы эмоциональной информации. А, как известно, возможна передозировка. Разлитая в рассказе «Степь» тоски несет в себе именно состояние тоски и безысходности. Это делает текст «тёмным» по эмоционально смысловой доминанте [Белянин В.П., 2006, 78-120].

Недаром, литературный критик Н.К. Михайловский (1842-1904) писал: «Не индифферентны Ваши рассказы,– они прямо служат злу. Простите, пожалуйста» .

Рассуждать об ИДЕОЛОГИИ в художественном тексте не всегда продуктивно (высока интерпретативность и полисемантичность текста), но возможно.

Вот, что пишет Чехов в “Степи”:
дорога большая
простор и судьба людей… все это чудесно и страшно

И в личном письме Чехов соединяет личное с глобальным, географическим: “Вся энергия художника должна быть обращена на две силы: человек и природа. С одной стороны физическая слабость, нервность, ранняя половая зрелось, страстная жажда жизни и правды, мечты о широкой, как степь деятельности, беспокойный анализ, бедность знаний рядом с широким полетом мысли; с другой – необъятная равнина, суровый климат, суровый народ со своей тяжёлой, холодной историей, татарщина, чиновничество, бедность, невежество, сырость столиц и проч. Русская жизнь бьет русского человека так, что мокрого места не остается, бьет на манер тысячепудового камня. В Западной Европе люди погибают оттого, что жить тесно и душно, у нас же оттого, что жить просторно… Простора так много, что маленькому человечку нет сил ориентироваться”. (с.250 ксерокопия). Это слова из письма Д.В. Григоровичу 5 февраля 1988 года.

Начало же этого письма таково: “Я писал о Вашем сюжете – самоубийство 17-летнего мальчика. В своей “Степи” через все восемь глав я провожу 9-летнего мальчика, который попав Питер или Москву, в будущем кончит непременно плохим”. (5 февраля 1988 г.) (т.6, 484; с.249 ксерокопия).

Он продолжает: “Самоубийство Вашего русского юноши есть явление специфическое, Европе незнакомое”.

Заключение

Итак, речь идет о возможном самоубийстве. Самоубийство – это кризис личностной системы ценностей. Самоубийца считает, что его сознание приносит ему только страдания, и он не желает страдать, хочет гармонии, которую мир дать не может. Выход – уничтожение себя, а то и ближнего.

Можно ли сделать прогноз развития сюжета? Никто не может точно сказать, как бы завершил историю жизни Егорушки сам автор, поэтому любая версия будет равноценной. Например, такая:

Егорушка будет учиться. Полюбит красивую барыню, а девочка Катерина, с которой он рос, будет страдать. Барыня будет флиртовать с Егором, а потом уедет за границу с пожилым богатым господином. Егор повесится и от несчастливой любви, и от сопровождающей его витальной тоски… В гостиничном номере, конечно же, под грязно-бледным абажуром, засиженным мухами, будет мерцать тусклая лампочка, там будет разлит кислый и затхлый запах мокрой шерсти.

Однако, в такой версии Чехов будет ближе к Ивану Бунину («Лёгкое дыхание») или Леониду Андрееву («В подвале»), чем к себе.

На самом же деле, у Чехова мало действительно безысходных текстов, и это говорит о его жизнелюбии. Хочется верить в то, что, не описав смерть своего героя, Чехов проявил свою любовь к жизни. Он близко подходит к безысходности и смерти, но боится её.

И в этом величие Чехова как Писателя и как Человека.

Литература

Белянин В.П. Психологическое литературоведение. Текст как отражение внутренних миров автора и читателя. – М.: Генезис, 2006. – 320 с.
Белянин В.П. Тексты о смерти в русской литературе.// Rusistica Espanola. N 7, 1996.
Выготский Л.С. Психология искусства.- М.: Искусство, 1968.- 576 с.
Два письма Н. К. Михайловского А. П. Чехову. //  Переписка А. П. Чехова. В 2х тт. Том 1.– М.: Худ. Лит.– 1984.
Микиртумов Б.Е. Лексика патопсихологии.– СПб.: Речь, 2004.- 200 с.
Ничипоров И. Б. Цветовое и звуковое оформление степных пейзажей в прозе А.П.Чехова  http://old.portal-slovo.ru/rus/philology/258/421/12372/
Пропп В.Я. Морфология сказки.- Л.: Ленгиз, 1929.- 466 с.
Разумова Н. Е. “Степь” Чехова: Вариант интерпретации повести. // Вестник томского государственного университета, т. 266, январь 1998 г.
Степанов А. Д. Проблемы коммуникации у Чехова.- М.: Языки славянской культуры, 2005. – 400 с.
Rancour-Laferriere, Daniel. Out From Under Gogol’s Overcoat: A Psychoanalytic Study. Ann Arbor: Ardis, 1982, 251 pp.

[1] Одинарные кавычки (якобсоновские) используются тут для обозначения инвариантного смысла ряда словесных выражений
[2] Статья написана на основе доклада на конференции “Повесть А.П.Чехова “Степь” глазами филолога и медика”, организованной обществом врачей-медиков в доме-музее А.П.Чехова в г. Москве 19 ноября 1997 г.
[3] Это подзаголовок рассказа – «История одной поездки».
[4] В силу того, что использовалась электронная версия текста, ссылки на номера страниц не приводятся.
[5] Последнее предложение произведения Н.В. Гоголя «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» (1835).