Что такое научная психология искусства

Есть книги, которые не теряют своей актуальности и спустя долгие годы после их написания. Работа Эмиля Геннекена «Опыт построения научной критики» относится к их числу.
Белянин В.П. Что такое научная психология искусства
(почти научная рецензия на книгу Эмиля Геннекена «Опыт построения научной критики». С.-Пб., 1892)
© Белянин В.П. 2001, 31 декабря

Предисловие
Вторая глава
Третья глава
Четвёртая глава
Пятая глава
Литература

Есть книги, которые не теряют своей актуальности и спустя долгие годы после их написания. Работа Эмиля Геннекена «Опыт построения научной критики» относится к их числу.
Такое начало рецензии в духе соцреализма может отпугнуть читателя, который привык к постомодернистскому анализу. «Нет пророков, нет истины, нет авторитетов. Зачем нам навязывать что-то, что было написано 110 лет назад, в конце позапрошлого века?» — таков может быть ход его мыслей.
Что ж, в этом есть своя правда. Но если есть интерес к другим правдам, если есть желание узнать, насколько научным может быть психология, насколько строгим может быть литературоведческий анализ, что вообще может дать гуманитарное знание современному человеку, — тогда эту небольшую книгу стоит прочитать.
Читать книги непросто, поэтому в этой небольшой рецензии я помогу выделить основные моменты этой работы, которую лично я прочитал в начале своего научного пути и которую только сейчас удалось, благодаря редколлегии электронного журнала Текстология.RU, фирме ЛКС и, конечно, Корпорации Карнеги — Нью-Йорк — IREX), сделать достоянием научной общественности.
Им низкий поклон.
Примечание 2017 года: книга была позднее переиздана.

Перейдем к Геннкену?

Предисловие
В предисловии автор пишет о том, что целью литературной критики является желание вынести некоторый приговор в отношении книги, драмы, картины, музыкального произведения. Он же хочет построить дисциплину, которая будет описывать эстетическое произведение без всякого пристрастия с трех точек зрения — эстетической, психологической, социологической. И называться такая дисциплина будет эстопсихология.
В первой главе «Эволюция критики» Геннекен рассматривает идеи английского литературоведа И.Тэна, который стремился рассматривать историю литературы в связи с психологией. Тэн стремился перейти от литературного произведения к физической личности автора, затем к его духовной личности. Конечной его целью было понять причины, обуславливающие психическую организацию автора. К этим причинам Тэн относил расу, среду и момент создания произведения.
Не совсем научно звучат эти слова, но ведь понятно?
Сам Геннекен провозглашает задачей своей новой дисциплины — эстопсихологии — понять произведение искусства как символ, как отметку, как разоблачение душевной организации автора и организации всего общества.
Вторая глава
Вторая глава его работы называется «Эстетический анализ». Тут Геннекен пишет об эстетической эмоции, полагая, что «она является более слабой, чем реальная, поскольку она обусловлена не реальными образами, а вымыслом, галлюцинацией, которые призрачны и безопасны».
(Помните: «Призрачно всё в этом мире бушующем»? — очень субъективно-философично для песни, которую пел Олег Анофриев в фильме-приключении «Земля Санникова». Кстати кто автор слов?).
И, тем не менее, даже эту слабую эмоцию Геннекен хочет измерить. Например, по такой шкале:

• посредственный
• слабый
• средний
• сильный
• глубокий
• чрезвычайный

Ну чем не психосемантика (см., к примеру, Петренко 1997)? Оговорка, что мол «численное выражение даже самых простых психофизических явлений представляет громадные трудности» тут как бы просто оговорка.
[…] Ремесло
Поставил я подножием искусству;
Я сделался ремесленник: перстам
Придал послушную, сухую беглость
И верность уху. Звуки умертвив,
Музыку я раз’ял, как труп. Поверил
Я алгеброй гармонию. […] Это уже Пушкин.
«Всякое произведение, — пишет Геннекен, — … слагается из суммы внешних художественных средств… В каждом … романе …есть свой словарь, свой синтаксис, своя риторика, свой тон и композиция, … в нем есть ряд персонажей, своя обстановка, своя интрига, сюжет и т.д.». Структурализм, не правда ли? Вспомним хотя бы В.Я.Проппа (1926).

Словарь писателя, пишет Геннекен, «характеризуется преобладанием выражений и слов какого-нибудь одного определенного сорта», например, «цветистых, причудливых, благозвучных, безыскусственных, простонародных и т.д.»
Чем не фоносемантика (Журавлев 1984)?

Дальше — больше: «От словаря писателя, от синтаксиса и риторики зависит … тон речи, который может быть меланхолическим, угрюмым, ораторским, сдержанным, сухим, ироническим и т.д.».
Тут уже один шаг до моей психостилистики (Белянин 2000). «…идеи, положенные в основу … произведений, — пишет исследователь, — выставлены автором … вследствие того, что <они> служат выражением истины,  т.е. обладают таким качеством, которому нужно подчиниться». Это уже доминанта — нет, не Л.С.Выготского, а Б.Христинансена и Ухтомского (1963).
«Не трудно понять, что все, что говорили мы относительно литературы, легко приложимо к живописи, к архитектуре, к музыке». Это уже современная французская эстетика. Про кино, правда, тогда еще думалось только Эйзенштейну (который был, правда, ближе к Выготскому).

Третья глава
Третья глава носит название «Психологический анализ». Тут Геннекен вводит свою гипотезу, которую разовьет в конце книги:
«Всякое произведение может дать определенные указания относительно его автора, выражением которого оно является, и относительно почитателей — с определенным вкусом, который уясняется характером произведения».
Это уже психология искусства. Именно так называется работа отечественного психолога Л.С.Выготского (1926/1987). Но вот беда, поставленную Геннекеном задачу Выготский называл невозможной: «Перейти к психологии автора на основании толковании знаков нельзя» (Выготский 1987, 9). Тут у Геннекена с социалистическим подходом к психологии человека и с соцреализмом явное расхождение.

Геннекен прямо пишет, что не только можно, но и надо «определить в терминах научной психологии особенности душевной организации его автора». А как перейти от эстетических особенностей данного произведения к душевным особенностям его автора? Геннекен говорит:
«Очень просто. Употребление известной формы стиля, какой-нибудь оригинальный оборот … всегда имеет свою определенную, физическою причину в авторе произведения».

Он по сути дела выступает тут как бо́льший материалист, нежели Выготский.
«Прежде всего, художника толкает на поприще искусства то или иное желание — славы или денег, или инстинктивное влечение и т.п.», пишет Геннекен.

Это прямой марксизм-ленинизм (вспомним статью В.И.Ленина «О партийности в литературе»). Ведь именно деньги толкают буржуазного писателя к написанию. Ведь именно из-за денег писал свой детектив о преступлении и наказании Федор Михайлович, ведь в долгах, как в шелках был Александр Сергеевич. Парадокс.

Но «не дотягивает» Геннекен до Горького, поскольку он считает:

«Идеал же художника есть сознательное выражение — в форме образов — тех самых способностей, которые составляют основу его души и которые являются лучшим определением его личности».

Социального тут явно мало. Не в этом ли причина того, что о Геннекене в отечественном библиотековедении и искусствоведении практически нет упоминаний?
(Его книгу мне выдали в Исторической библиотеке на руки только потому, что там работала моя мама).

Особенность мышления Геннекена как учёного в том, что он настроен очень позитивно: «Обоснованное в теории, психологическое толкование эстетических особенностей произведения — не трудно выполнимо и на практике». Никаких «по-видимому», «скорее всего», «возможно» и т.п. модальных слов неуверенности, отражающих мыслительный процесс, не видящий конкретной цели.

«Если … Флобер — отлично строит фразы и параграфы, посредственно — главы, и дурно — целое сочинение, тогда нужно допустить, что мысли его в общем не отличаются связностью, что этот недостаток возмещается художественной силой его фразы, благодаря чему он умеряет общий беспорядок своих мыслей».

Кто ясно мыслит — ясно излагает. Это я и в отношении Флобера, и Геннекена.

А вот и футуризм: «Можно представить себе такой прогресс наших знаний об отношении мысли к строению мозга, что можно будет психологическую гипотезу относительно душевной организации художника подкрепить физиологической гипотезой об устройстве его головного мозга. А эта последняя гипотеза, найдет себе точку опоры в гистологическом строении мозгового вещества».

Тут самый настоящий прогноз для теории гениальности, и для болезни Альцгеймера, и для афазий. А ведь это 1892 год. Хотя вспомним, что Поль Брока открыл центр, отвечающий за порождение речи, в 1861 году, а Вернике — центр, отвечающий за восприятие речи, в 1874. Так что Геннекена вполне можно назвать и предтечей нейролингвистики.

Четвёртая глава

Глава четвертая носит название «Социологический анализ». В ней Геннекен опять возвращается к работе И.Тэна, критически анализирую положения о том, что на писателя действуют три фактора — наследственность, среда и местность.

Полагая, что «различия физические соответствуют нравственным различиям», Геннекен, однако, не впадает в расизм. Он выступает просто как антрополог, прикладывающий свои наблюдения к духовной жизни. Никаких осуждений, никаких грубых оценок. Все очень политкорректно (как сказали бы североамериканские читатели).

Даже наоборот, тут автор глубоко интернационалистичен:
«Такой расы, которая сохранила бы во всей чистоте и неприкосновенности однородность своих свойств, не существует».
Что, конечно же, националистам может не понравиться. Но учёные редко думают о том, как их оценят невежи.

Возражает Геннекен и против того, что общество влияет на писателя в значительной степени: «случаи несоответствия художников с породившей их средой показались бы более частыми, чем случая соответствия». Здесь он с Владимиром Ильичем не сошелся. Помните: «Жить в обществе, и быть свободным от общества нельзя» (Н.Ленин 1905). Льзя, оказывается. Особенно, если личность творческая.

«Жизнь — это сопротивление и обособление личности, или лучше приспособление — с оборонительным характером», — ну чем не теория деятельности, столь любимая отечественными психологами?

А тем, что имеет выход в практику. Там (у теоретиков деятельности) была только теория, тут (у эстопсихолога) методология анализа. Анализа конкретного материала. Анализа материала современного. Чего не было в отечественной психологии, которая была очень умозрительной. И теории партийной учебы, и теории гармонично развитой личности, и теория научного коммунизма оказались лишь красивыми теориями.

Может, оно и к лучшему?

Как же стоит оценивать писателя? По мнению Геннекена, «нужно обратиться для этого не столько к самому художнику, сколько к его произведениям, и изучать не столько среду, его окружавшую, сколько его почитателей». И это в главе про социологию.

Мне ещё более понятно, почему при социализме про Геннекена молчали: ведь не стали бы читатели говорить, что «Целина» Леонида Ильича Брежнева — это не художественное произведение, а подделка под (под кого? под Шолохова?). Запамятовал автора трилогии Брежнева. Петр Проскурин? Его имени ведь не было на последней странице: «Литературная обработка такого-то».

Помните громкие читки по радио, читательские конференции, театральные постановки «по мотивам»? Если не ошибаюсь, даже балет собирались ставить по этим «актуальным» произведениям. Если не помните, то и не надо.

«Невидимки за работой» — была такая книга о журналистах, пишущих за политиков и за звезд шоу бизнеса. Но это ведь там — за границей. А при социализме не только секса, но и литературного рабства якобы не было. И лишь современный текстолог сможет понять, кто есть настоящий автор.

Правда, читателю это может быть даже безразлично….

Но читателю не безразлично, как написана книга.

«Всякое произведение, касаясь одной своей стороной автора, другой касается группы лиц, которых оно взволновало». Не каждого взволнуют страдания рабыни Изауры (Белянин 1996), не каждый поймет речь киллера из эпилептоидного детектива, которыми заполнены книжные лотки. Но сам факт наличия читателей подобной литературы говорит о многом. Спрос диктует предложение. Все на продажу. И это законы рынка, где товаром оказывается и литературный текст.
Эмиль Геннекен в 1892 году это пока ещё не осознаёт. Он пишет о другом:

«У десяти человек, наблюдающих закат солнца — является десять более или менее довершенных способов наблюдения».

Как тут не вспомнить элегантные работы В.Г.Красильниковой (1998), где три перевода одного и того же текста обладают разными характеристиками. Оказывается «Волшебник изумрудного города» А.Волкова это не перевод американской детской классики F.Baum-a «The Wonderful Wizard of OZ». Это психологический пересказ.

А ведь таких дублетных текстов в литературе немало:

• Доктор Дулитл Лофтинга и «Доктор Айболит» Корнея Чуковского;
• Винни Пух Заходера и Winnie the Pooh» написанный A.Milln-ом;
• «Буратино» Алексея Толстого и Pinocchio C.Collodi.

Но, впрочем, это отдельная тема, навеянная мне Геннекеном ещё в юности, когда Варвара Георгиевна только ещё только в детский сад ходила.

Теперь внимание: дальше Геннекен — как бы между делом — формулирует свою замечательную гипотезу о сходстве читателя и писателя.
«Художественное произведение производит эстетическое действие только на тех, душевная организация кого является, хотя и низшей, но аналогичной организации художника, которая дала произведение и может быть на основании произведения уяснена».
Он называет это законом, словно зная, что вслед за ним пойдет и отечественный библиограф Николай Рубакин (1928/1977), и американский психолог Раймонд Кэттэл (Drevdahl, Cattell 1958), и отечественный психолингвист Юрий Сорокин (1999), и современная библиотерапия, да и арт-терапия тоже (Бурно 1989), и эмпирическая эстетика (Дорфман 2000) .

Смысл гипотезы Геннекена в том, что читатель похож на писателя. Мы читаем книги тех писателей, на которых мы похожи. Скажи мне, что ты читаешь, и я скажу тебе, кто ты. — Вот что, по сути дела, говорит Геннекен.

Я посвятил проверке этой гипотезы обе свои диссертации и четыре свои книги (1985, 1996, 2000,2008), поэтому отошлю читателей этой рецензии к ним. А сам перейду к тому, чем завершает свой социологический подход Геннекен.

На место наследственности, среды, местности и расы он ставит популярность писателя как критерий его значимости:
«…ряд произведений, популярных в данной общественной группе, дает нам историю этой группы; литература служит выражением народа — не потому, что он ее произвел, а потому что она была принята, признана им и доставляла наслаждение».
Иными словами, скажите мне, что читает народ, и я расскажу вам о нем.

Именно поэтому так тревожно звучали в начале перестройки выступления всех, кто был связан с книгоизданием и с библиотеками. «Падение нравов», «Упадок духа» и подобные выкрики вызывали лишь протест у других. Наконец-то наступила настоящая свобода, наконец-то стало возможным писать то, что думаешь, — думалось этим другим.

Потом наступило отрезвление. «Народу» оказалась ненужной большая часть написанного. Он стал выбирать то, что ему понятно. Чтобы попроще было, чтобы на пальцах можно было…

«Свободны ли вы от вашего … издателя, господин писатель? от вашей … публики, которая требует от вас порнографии в романах и картинах, проституции в виде «дополнения» к «святому» сценическому искусству?».

Кто это пишет? Опять он — «вождь и учитель». Только вместо точек у него слово «буржуазного» и «буржуазной».

Цикличность жизни… Циничность жизни…. (как сказали бы минималисты — Белянин 1997)

Но если о науке, то не Николай Ленин, а Николай Рубакин именно так и представлял себе программу анализа общества через книги, которые в нем циркулируют. Сначала одного писателя, потом группу (жанр), потом направление, потом эпоху понять через популярность текстов, через их распространённость.

Какой отзыв они вызывают в душах читателей? Как книги влияют на жизнь общества? Рубакин предложил настоящую программу «объективного исследования читателя» вплоть до создания библиопсихологической археологии (Рубакин 1977, 222). Отошлем читателя к его замечательной книге, а сами вернемся к Геннекену.

«Научно-критический синтез» — так называется его предпоследняя часть книги.
«Произведение искусства, если его разобрать по частям — и в средствах воздействия, и в его эмоциональных следствиях, — пишет Геннекен, — перестаёт быть произведением искусства». Поэтому и писатель как личность, и эстетические свойства произведения, и особенности публики, всё должно быть синтезировано.

Исследователь предлагает: «взглянуть на него <на произведение> непосредственно, со стороны, как на силу, действие которой можно приблизительно измерить».

Я бы уточнил: на действие, которое можно измерить лишь приблизительно. Как тут не вспомнить работы по квантитативной лингвистике, где текст считается объектом математики и считается (в математическом смысле) как таковой (No names).

Пятая глава

И завершает работу глава «Критика и история». Геннекен со всей определённостью заявляет: «Итак, эстопсихология — это наука. Она имеет свой объект для изучения, метод, задачи и выводы». И далее он поясняет:
«Эстопсихологический анализ слагается из трех существенных отделов. Первый отдел – это анализ составных частей произведения…. Второй отдел – это психофизиологическая гипотеза…. Наконец, в третьем отделе исследователь … делает заключения на основании свойств душевной организации автора о свойствах его почитателей».
И чтобы стало окончательно ясно место эстопсихологии среди других наук, Геннекен пишет: «…подобно психологии великих людей, <эстопсихология> является прикладной психологией — народов и личности. Она занимает место между эстетикой, психологией, социологией и этикой».
Труд завершен. Программа намечена. «За работу же, товарищи!» (Н.Ленин 1905).
А если серьёзно, работа уже ведётся.
Переиздав книгу Н.Рубакина «Психология читателя и книги», Ю.А.Сорокин и А.А.Леонтьев напомнили всем в 1977 году, что есть в литературе не только «обширное, разностороннее, разнообразное литературное дело в тесной и неразрывной связи с социал-демократическим рабочим движением» (Н.Ленин 1905), но и человеческие чувства, эмоции, переживания.
Проверив гипотезу Геннекена-Рубакина в начале восьмидесятых годов, автор данной рецензии доказал, что читатели научной фантастики очень похожи на писателей (Белянин 1983).

Проанализировав переводы разных авторов одного и того же текста, Варвара Красильникова (1998) доказала, что реально можно говорить о роли личности переводчика именно как о языковой личности.

Оксана Гиль, обращаясь к реципиентам с просьбой рассказать, что нарисовано на картине, услышала, что в нарративах интровертов преобладает описательная доминанта, а у экстравертов — повествовательная. Следовательно, и читают они разные книги. Была подтверждена библиопсихологическая реальность экстраверсии и интроверсии (Гиль 2000).

Проведя эксперименты с религиозными текстами, Элина Саракаева доказала, что эмоционально-смысловая доминанта не зависит от языка текста (это может быть и русский, и английский, и испанский), и даже религиозные тексты выбираются читателем не исходя из конфессии, а исходя из передаваемых в них эмоций (Саракаева 1999).

И, наконец, в прошлом году Екатерина Репина доказала, что тексты одной политической партии, обладая сходными чертами, приводят под свои знамена людей со сходными психологическими чертами (Репина 2001).

И, конечно, я не могу не упомянуть программу ВААЛ, в которую Владимиром Шалаком заложены идеи Геннекена (хотя он об этом, вполне возможно, и не знает), и которая независимо от разработчиков ставит автору текста и его аудитории диагнозы разного свойства.

Таким образом, работа по превращению эстопсихологии в действительно науку идет полным ходом. Будет ли продолжение? It dependes, как говорят в Северной Америке.

А вы, читатель, не поддавайтесь моему осторожному пессимизму и читайте работу Эмиля Геннекена, думайте, и вносите свой вклад в науку, призванную ответить на очень серьезные запросы и пишущих, и читающих людей. В старую новую науку эстопсихологию.

Литература
Drevdahl J.E., Cattell R.B. Personality and Creativity in Artists and Writers. Journ. of Clinical Psychology; April, 1958, vol. XIV, N 2, p.107-111.
Белянин В.П. Арифметика и алгебра минималистской поэзии. // Literatury i Jezyki Slowian Wschodnich. Vol. 1. Poland, Opole, 1997, с. 169-181.
Белянин В.П. Введение в психиатрическое литературоведение. — Verlag Otto Sagner. / Specimina Philologiae Slavicae. Band 107. — Munchen, 1996.- 298 с. Аннотация
Белянин В.П. Любовный роман как «красивый» текст. // Россия и Запад: диалог культур. — Москва, Ф-т иностранных языков МГУ, 1996, с. 113-120.
Белянин В.П. Основы психолингвистической диагностики: (Модели мира в литературе). — М.: Тривола, 2000. — 248 с.
Белянин В.П. Психолингвистические аспекты художественного текста. — М.: Изд-во Московского ун-та, 1988.— 123 c.
Белянин В.П. Экспериментальное исследование психолингвистических закономерностей смыслового восприятия текста. Автореф. … канд. филол. н. — М., 1983. — 20 с. (Институт языкознания АН СССР).
Бурно М.Е. Теpапия твоpческим самовыpажением. — М.,1989.
ВААЛ — Экспертная компьютерная программа анализа текста. www.vaal.ru
Выготский Л.С. Психология искусства. — М.: Педагогика, 1987.- 334 с.
Гиль О. Речевые проявления личности в устном рассказе нарративного типа. Автореф. дис. … канд. филол. н.— М.: Московский Государственный Лингвистический Университет, 2000.
Дорфман Л.Я. Личное начало в текстах советских поэтов 1970-х годов в сравнении с предыдущей и последующей декадами. // Художественная жизнь России 1970-х годов: самосогласованная системная целостность / Под ред. И. М. Зоркой. — М.: Наука, 2000 линк
Журавлев А.П. Звук и цвет. — М.: Просвещение, 1984.
Красильникова В.Г. Психолингвистический анализ семантических трансформаций при переводе и литературном пересказе художественного текста. Автореф. дис. … канд. филол. н.— М.: Московский Государственный Лингвистический Университет, 1998. — 23 с.
Ленин В.И. Партийная организация и партийная литература. 1905.
Петренко В.Ф. Основы психосемантики. Смоленск: Изд-во Смоленского гуманитарного ун-та, 1997. — 395 с.
Пропп В.Я. Морфология волшебной сказки. — Л.: Academia, 1928.
Репина Е.А. Психолингвистический анализ современных политических текстов. Автореф. дис. … канд. филол. н.— М.: Московский Государственнный Лингвистический Университет, 2001. — 23 с.
Рубакин Н.А. Психология читателя и книги. — М.: Книга, 1977. — 264 с.
Саракаева Э.А. Психолингвистический анализ миссионерских текстов. Автореф. дис. … канд. филол. н.— Краснодар, 1999.
Сорокин Ю.А. Почему живут и умирают книги? — Самара, 1999.
Ухтомский А.А. Доминанта. — М.: Наука, 1966.- 273 с.
Статья впервые опубликована в электронном журнале Текстология
© Белянин В.П. 2001, 31 декабря